Первым утром нового года Свету разбудил междугородный телефонный звонок. Это звонил Николай Романовский — режиссёр, который снял Свету в своём фильме «Самое лучшее лето» и фактически открыл ей дорогу в мир большого кино, сделав девчонку по-настоящему знаменитой. Поздравив юную артистку и разделавшись со всеми необходимыми формальностями, он с воодушевлённым напором заявил, что планирует снимать новый фильм о подростковой любви и готов утвердить Свету на главную роль моментально, даже без проб. Единственное, что требовалось — это её согласие, причём немедленное, поскольку съёмки начинались уже в середине января.

— Спасибо за предложение, дядя Коля, но я вынуждена отказаться, — пролепетала Света, до боли в пальцах стиснув телефонную трубку. Только она сама знала, каких трудов ей стоило произнести эти слова. Но… оставить маму в таком состоянии? Да и слишком тяжело ей сейчас было бы играть первую любовь.

Романовский на мгновение опешил, а затем ошеломлённо загремел ей в ухо:

— Это ещё что за новости, а?! «Отказаться»… С какой стати ты должна отказываться? Я тебя выпорю, Светка, так и знай! Да я никого в этой роли, кроме тебя, больше не вижу! Пожалуйста, скажи «да».

— У нас дома… с мамой нехорошо, — неохотно призналась она. Оценив серьёзность её тона, режиссёр на мгновение примолк, а затем, поубавив пыл, осторожно поинтересовался:

— Девочка моя, вам нужна помощь? Может быть, врачи… или достать какие-нибудь лекарства в Москве? — тон его был полон готовности исполнить всё, что Света ему ни прикажет. Она чуть не разрыдалась от доброты и участия в голосе Романовского.

— Нет-нет… мы справляемся своими силами. Спасибо, дядя Коля.

— Вам помогает кто-нибудь? — продолжал он настойчивый допрос. — Бабушки, дедушки?..

— У нас нет ни бабушек, ни дедушек. Мама с отцом в детском доме познакомилась.

— Погоди-ка, а тётка? — припомнил вдруг Романовский. — Ну, помнишь, та, которая приезжала с тобой на кинопробы в самый первый раз?

Света сделала глубокий вдох. Так и подмывало ответить, что тётка сдохла — туда ей и дорога.

— Она вышла замуж и уехала далеко отсюда.

— Извини, я не знал… — расстроенно пробасил Романовский. — И всё же, как это некстати… Я так рассчитывал, что ты будешь у меня играть… Это же мне теперь придётся искать другую актрису! — горько воскликнул он, и Света уже зверски, отчаянно, дико завидовала этой неизвестной актрисе.

— Ну так ты точно не хочешь, чтобы я помог? — проверил он напоследок.

— Нет, спасибо, — твёрдо ответила она. — Всё постепенно пройдёт. Просто… нужно ещё немного времени.

Первые пару дней после наступления нового года Света провела дома. Играла с Тёмой, доедала праздничные салаты, разговаривала с мамой (точнее, пыталась втянуть её хоть в какой-нибудь разговор), смотрела телевизор… и старалась не думать о том, что где-то в Москве уже совсем скоро стартуют съёмки нового фильма. Фильма, в котором не будет её…

Третьего января Света заставила себя собраться и выползти в магазин: нужно было купить хлеба и молока. Не хотелось одеваться в сто одёжек и тащиться на мороз, но она боялась, что дома совершенно деградирует, поэтому выгнала себя буквально пинками.

Медленно, точно погружённая в анабиоз, Света спускалась по лестнице, и, проходя мимо почтовых ящиков, решила наконец-то проверить почту — впервые за несколько дней.

Не успела она открыть синюю металлическую дверцу, как в руки ей хлынул поток маленьких круглых шоколадок в золотистых обёртках. Дети называли их «медальками». Растерявшись, Света машинально ловила этот блестящий ворох, роняя некоторые шоколадки на пол, и не знала, что и думать. Кто набил медальками их почтовый ящик? Зачем?..

Она осторожно подцепила ногтем краешек золотой фольги и отогнула его, чтобы проверить — внутри действительно шоколад? Мало ли, как могли подшутить неизвестные остряки…

Это и в самом деле были настоящие шоколадные медали от тайного дарителя. Обшарив почтовый ящик, Света убедилась, что внутри не было ни открытки, ни письма, ни даже какой-либо коротенькой записки. Она присела на корточки и старательно подобрала всё, что выпало у неё из рук. Казалось, что на не слишком-то чистом полу подъезда рассыпался ворох маленьких сияющих солнышек… Она не знала, кто устроил этот славный новогодний сюрприз, и боялась делать какие-либо предположения. Просто сидела, гладила ладонями крошечные шоколадки и — незаметно для себя самой, впервые в этом году — улыбалась от уха до уха.

В магазине она встретила Дину Наумовну. Света совершенно не ожидала её здесь увидеть, поскольку Данино семейство обитало в другом районе, и поначалу это слегка выбило её из колеи. Затем, собравшись с духом и старательно пряча обиду, она задала единственный волнующий её сейчас вопрос:

— Почему вы перестали к нам заходить? Маме совсем плохо…

Она понимала, что чужое горе утомительно, что оно изрядно напрягает. Но всё же… у мамы не было подруги ближе, чем Дина Наумовна.

Глаза Шульман виновато забегали, но она попыталась улыбнуться.

— Прости. Я звонила ей много раз, но она всегда говорила, что ей некогда, что она перезвонит попозже… и никогда не перезванивала.

Света округлила глаза. Она не знала таких подробностей, это было что-то новенькое. Ей-то казалось, что все друзья и близкие попросту забыли их семью. Бросили, как бросил их отец.

— Лена и на Новый год отказалась к нам приходить, хотя я приглашала… всех вас — и её, и тебя, и Тёму, — добавила Дина Наумовна. — Твоя мама сказала мне, что у вас свои планы. Ну, я и не стала уговаривать. Не люблю навязываться, — теперь уже в её голосе прозвучали обиженные нотки.

— Ей тяжело сейчас, — вступилась Света за мать. — Трудно общаться с людьми, она закрылась от всех, спряталась, как улитка в раковину… Но ей всё равно одиноко, ей так нужна поддержка!

— То есть, ты предлагаешь всё-таки навязываться? — Дина Наумовна вздохнула, а затем решительно произнесла:

— Послушай, что я тебе скажу, Света… Только постарайся понять, принять и не обижаться. Ты умненькая девочка, с головой на плечах. Так вот… твоей маме не может помочь никто, кроме неё самой. Пора уже брать себя за шкирку и выкарабкиваться из депрессии. Да, ей тяжело. От неё ушёл муж. Но вам-то с Тёмой вдвойне тяжелее. По сути, от вас отказались оба родителя: и отец, и мать. По-моему, Лена слишком уж увлеклась ролью страдалицы. Она буквально упивается своим горем, а ведь прошло уже почти полгода!

— Четыре месяца, — машинально поправила Света. Ей было ужасно горько слышать эти слова, но она не могла признать того, что в чём-то Данина мама, пожалуй, и права.

— Пойми, только она сама может прекратить это. Никто не в силах вытащить её из болота, в которое она погружается всё глубже и глубже. Знаешь поговорку про лошадь, которую можно привести к реке, но заставить её напиться, если она не хочет, — нереально?..